Запекшаяся кровь. Этап третий. Остаться в живых - Страница 47

К оглавлению

— А два убийства для чего? Тоже не твое дело?

— Пришьете мне убийства, я ничего не скажу. Тогда точно расстреляют.

— Скажешь. У нас не такие говорят.

— Мне не дадут говорить, убьют в камере. Вы ничего не знаете.

— Поживем — увидим.

— Вы поживете, а я вряд ли.

— Ладно. Сдашь Мазарука, и на том ограничимся. Его шофера тоже упомянешь.

— Мазарук — черт с ним, я сам бы его придушил, да руки коротки.

— Садись за стол и пиши. Когда он тебя завербовал?

— Когда узнал, что родной брат известного московского шнифера окончил институт международных отношений. Начали с золотых червонцев. По мелочевке. Потом обещал златые горы. На работу устроил.

— Схема понятна. Садись и пиши. Все в деталях. Если мне твоя бумага понравится, дам тебе сутки. Успеешь спрятать концы в воду — молодец, не успеешь, пеняй на себя. Какой-никакой, а шанс.

Червоного усадили за стол, нашли бумагу, чернила. В результате трехчасовой работы появились девять страниц, написанных убористым почерком.

— Подпиши каждую страницу, — приказал Журавлев. Получив подписи, глянул на часы: — Время пошло. — И оставил Ивана одного в доме.

— Вы его отпустили? — спросил Рубеко по дороге на станцию.

— Я думаю, Викентий Ефремыч, что бежать в нашей стране некуда. У нас каждая домохозяйка чекист. Можно затеряться на время, но жить и свободно дышать нельзя. Не напишешь донос ты, напишут на тебя. Народ бдит, никто не остается незамеченным. Все как на ладони. Слишком много врагов вокруг нас скопилось.

— И вы в это верите, Матвей Макарыч?

— Езжай на работу, пиши заявление на отпуск. Я позвоню начальнику МУРа, и он тебя отпустит. У тебя есть уважительная причина — смерть брата.

— Я забыл вам сказать главное. Червоный убил Алешу с помощью отравленной иглы. По мнению моего эксперта, такой токсичный яд могут изготовить только в двенадцатой лаборатории НКВД. Вы знаете, о чем идет речь?

— Я знаю. А тебе лучше забыть это словосочетание. Значит, моя версия правильная.

— Вы хотите себя подставить?

— Я выполняю задание товарища Сталина и делаю это так, как велит мне совесть. Личность следователя Журавлева никакого значения не имеет, когда речь идет об интересах государства.

Журавлев высадил майора на Пушкинской площади. Рубеко понял, что этого человека он больше никогда не увидит.

На следующее утро на стоянке машин наркомата иностранных дел появился высокий плечистый мужчина в темно-синем костюме и серой фетровой шляпе. Он сел в одну из машин.

Шофер нахмурил брови.

— Извините, товарищ, я вас не знаю.

— Могу представиться. Уполномоченный особого отдела НКВД майор госбезопасности Журавлев. Дальше вопросы задавать буду я в своем кабинете. Поехали на Лубянку, Сергей Пантелеевич.

— Ноя…

— Выполняйте приказ, Борисов.

Пришлось ехать. Спорить не имело смысла, такие люди по пустякам не приходят.

Через полчаса они сидели в кабинете Журавлева.

— Если хотите выйти из этого кабинета на свободу, придется писать чистосердечное признание. В противном случае вас ждут стены нашей внутренней тюрьмы. Что это такое, вам известно, вы когда-то работали в нашем ведомстве и знаете наши правила.

— Я все понял. О чем я должен писать?

— Нас интересует связь Степана Мазарука с Иваном Червоным, ограбление ювелирторга, сейфа в наркомате, оплата услуг Червоного и куда Мазарук увез золото, за которое вы передали Червоному семьсот тысяч рублей в черном чемодане с тремя застежками. На нем остались ваши отпечатки пальцев, когда вы сдавали его в камеру хранения Курского вокзала. А чтобы у вас все складно получилось, я покажу вам донос Червоного. Он о вас не лучшего мнения.

Журавлев положил перед задержанным один из листков доноса, написанного Иваном.

— Тут есть очень любопытные факты. Шофер пробежал глазами по тексту.

— Почерк у него красивый. У меня корявый, зато информации намного больше.

— Вот из этого и надо исходить. Редкий случай — кто больше знает, тот крепче спит. Попробуйте переплюнуть Червоного.

Следователь положил перед задержанным бумагу и указал на чернильный прибор.

— Я не преступник и чистосердечное признание писать не буду. Мне приказывали, я выполнял. Я напишу заявление. На чье имя писать?

— На имя наркома внутренних Дел Ежова Николая Ивановича, генерального комиссара государственной безопасности. Вы знаете, как это делать, с почерком вашим я знаком, читал уже ваши сочинения. Жюль Верну до вас далеко. Стряпайте, стряпайте.

Сочинение составило семь страниц. Журавлев прочитал захватывающую историю, полную приключений, и сказал:

— Идите, Сергей Пантелеевич. Когда понадобитесь, вас вызовут. Продолжайте работать и помалкивайте.

— Слушаюсь.

Журавлев выписал пропуск задержанному и отпустил его. В кабинет вошел офицер.

— Вызывали, товарищ майор?

— Да, Володя. Возьми эти заявления, пересними и принеси мне негативы. Печатать не обязательно.

— Слушаюсь.

Журавлев коллекционировал копии важных документов и имел собственный архив. Он хранился у его тетки по материнской линии, которая жила под Москвой и не упоминалась в его анкете как родственница.

Вечер он провел с семьей. Сыну Сергею исполнилось девятнадцать, он пошел по стопам отца, учился на юридическом. Жена Алевтина не работала, писала диссертацию. Это был прощальный ужин. Все всё хорошо понимали. Когда глава семьи предложил съездить в Крым к своему другу на пару недель, прозвучал только один вопрос: «Когда?». Ответ был столько же лаконичным: «Завтра». Ночью жена тихо плакала, уткнувшись в подушку.